Необходимый для писателя порок
Заметки писателя. Гаянэ Степанян
Всех приветствую!
Меня зовут Гаянэ. Я филолог, писатель и лектор. Я рассказываю истории и верю, что именно они связывают все имена и названия друг с другом, а через истории взаимосвязи добираются и до реальных вещей и существ.
В своих ежемесячных заметках я буду задаваться вопросами об историях вымышленных и реальных, о мифах личных и коллективных, о том, извлекаю ли я очевидную хотя бы мне практическую пользу от гуманитарного знания или оно факультет ненужных вещей или способ эскапизма.
Меня зовут Гаянэ. Я филолог, писатель и лектор. Я рассказываю истории и верю, что именно они связывают все имена и названия друг с другом, а через истории взаимосвязи добираются и до реальных вещей и существ.
В своих ежемесячных заметках я буду задаваться вопросами об историях вымышленных и реальных, о мифах личных и коллективных, о том, извлекаю ли я очевидную хотя бы мне практическую пользу от гуманитарного знания или оно факультет ненужных вещей или способ эскапизма.
Имя — это не безделица. Наполеон разнес на куски полмира, чтоб прославить свое имя!
Гёте своему секретарю Эккерману
Гёте своему секретарю Эккерману
Однажды мой добрый приятель С. спросил меня:
— Гаянэ, во что вы живете?
Я в то время писала свой первый роман, мечтала о писательской славе и, не задумываясь, ответила:
— В книгу.
— Ну-у, — протянул он. — Потом вы будете писать следующую, и еще одну… Думаю, что вы живете в мемориальную табличку на своем доме.
Это показалось почти оскорбительным. Я спорила, что не ради славы, что хочу сообщить нечто спасительное для читателей. Можно даже сказать, что не ради себя, а ради них пишу.
Заговаривание правды не помогло. Пришлось признать, что я тщеславна. Стало стыдно: ведь «я последняя буква в алфавите», как учили в моем пионерском детстве.
— Гаянэ, во что вы живете?
Я в то время писала свой первый роман, мечтала о писательской славе и, не задумываясь, ответила:
— В книгу.
— Ну-у, — протянул он. — Потом вы будете писать следующую, и еще одну… Думаю, что вы живете в мемориальную табличку на своем доме.
Это показалось почти оскорбительным. Я спорила, что не ради славы, что хочу сообщить нечто спасительное для читателей. Можно даже сказать, что не ради себя, а ради них пишу.
Заговаривание правды не помогло. Пришлось признать, что я тщеславна. Стало стыдно: ведь «я последняя буква в алфавите», как учили в моем пионерском детстве.
От бессмысленного самобичевания меня спас Тургенев. Он, признавая литературную одаренность у Николая Николаевича Толстого (брата Льва), предвидел, что писателем ему не стать — из-за отсутствия необходимого для писателя порока, то есть тщеславия. Николай Николаевич был полностью равнодушен к тому, что о нем думают посторонние люди и думают ли о нем вообще. Выходило так, что человек, наделенный даром писать, не имел силы, способной привести этот дар в движение. «Может, не такой уж и постыдный порок, по крайней мере, для писателя?» — предположила я.
Но зачем сдалась мне мемориальная табличка? Зачем тревожусь о том, чего не увижу, не услышу, не почувствую?
Ответ я нашла совсем недавно в книге «Мир». Ее написал философ Владимир Вениаминович Бибихин, чародей мысли и заклинатель не столько слов, сколько молчания между словами. Размышляя о различиях между человеком и животным, он замечает, что животное в мире просто живет, а человек присутствует. Присутствие и бытие принципиально различаются в двух свойствах:
1. Присутствие Другого касается любого из нас, потому что требует участия. Наличие, бытие — нет.
2. Присутствие человека не зависит от его тела. Мои родители сейчас в другом городе — но присутствуют в моей жизни. Пушкин, Достоевский, прабабушка и дедушка тоже присутствуют, хотя физически их нет.
Мемориальная табличка — знак моего присутствия после того, как физически меня не станет. А тщеславие — это пена, видимость, порожденная жаждой присутствия вопреки физической конечности.
Но зачем сдалась мне мемориальная табличка? Зачем тревожусь о том, чего не увижу, не услышу, не почувствую?
Ответ я нашла совсем недавно в книге «Мир». Ее написал философ Владимир Вениаминович Бибихин, чародей мысли и заклинатель не столько слов, сколько молчания между словами. Размышляя о различиях между человеком и животным, он замечает, что животное в мире просто живет, а человек присутствует. Присутствие и бытие принципиально различаются в двух свойствах:
1. Присутствие Другого касается любого из нас, потому что требует участия. Наличие, бытие — нет.
2. Присутствие человека не зависит от его тела. Мои родители сейчас в другом городе — но присутствуют в моей жизни. Пушкин, Достоевский, прабабушка и дедушка тоже присутствуют, хотя физически их нет.
Мемориальная табличка — знак моего присутствия после того, как физически меня не станет. А тщеславие — это пена, видимость, порожденная жаждой присутствия вопреки физической конечности.
Владимир Бибихин
Проклятие имеет обратной стороной благословение, а порок — добродетель.
Может, тщеславие — это топливо, которое питает великие тексты, мысли и поступки — движущую силу истории? Тот, кто хочет создать великое (то есть движимый тщеславием, потому что великое известно всем) — ради своей мемориальной таблички, — обречен устремить самый пристальный взор на себя самого. Как говаривал Гёте своему секретарю Эккерману: «Тот, кто хочет создать великое, должен сначала так создать себя самого, чтобы, подобно грекам, быть в состоянии низшую, реально существующую натуру поднять на высоту своего духа и сотворить то, что в природе, из-за внутренней слабости или внешнего препятствия, оставалось всего-навсего намерением».
Проклятие имеет обратной стороной благословение, а порок — добродетель. И с чем именно имеет дело каждый из нас, зависит лишь от соотношения требований к себе и к миру. Или к миру и себе. Это справедливо относительно тщеславия.
Проклятие имеет обратной стороной благословение, а порок — добродетель. И с чем именно имеет дело каждый из нас, зависит лишь от соотношения требований к себе и к миру. Или к миру и себе. Это справедливо относительно тщеславия.
